Робинсон А.Н. "Слово о полку Игореве". Памятники литературы и искусства ХI-ХVII вв. М., 1978. С. 7-58.
Исследование солнечной символики в "Слове о полку Игореве", величайшем памятнике литературы и духовной культуры Древней Руси (XII в.), представляет исключительный интерес для историко-материалистического понимания как идейно-эстетической сущности памятника и миросозерцания его гениального автора, так и для раскрытия основ целостной символико-метафорической системы стиля произведения. Новый методологический подход к этой сложной теме требует определенных историко-идеологических обоснований, наблюдений над текстом памятника, историко-астрономических свидетельств, выходящих, разумеется, за пределы филологии.
"Люди всегда чувствовали свою зависимость от солнца, они угадывали, что судьбы земли тесно связаны с судьбами солнца. Поэтому нет ничего удивительного, что издревле человек признавал источник света, тепла и жизни своим главным богом и представил его в антропоморфических и зооморфических образах. Богом солнца индусов был - Сурья и Савитар, персов - Ормузд; ассириян - Издубар и Нимрод; вавилонян - Мардук; египтян - Озирис, Пта, Ра; финикиян - Геракл; греков - Аполлон, Гелиос, Феб; скандинавов - Один; германцев - Бальдер; славян - Даждь-бог, Хорс, ... Религии древнего Востока, культы Греции и Рима, культы Мексики и Перу, наконец, религии литовцев, славян, германцев и других народов создавали секты, поклоняющиеся солнцу и огню, как земному прообразу первого... Славянские праздники - коляда, праздник Мароны, Купала сопряжены с языческими обрядами поклонения солнцу"1.
Следует добавить, что солнечная тема была воспринята и монотеистическими религиозными системами, но уже не на уровне культа, а в качестве идейно значимой символики. В частности, солнечная символика перешла из ветхозаветной традиции в новозаветную (Саваоф и Христос - "солнце правды"; ср.: "солнце мысльное", "светозарное солнце", "солнце светло"2. В "Слове о законе и благодати" митрополит Иларион (середина XI в.). прославляя Владимира Святого, крестившего Русь, писал: "<...> тобою прозрехом на свет трисолнечнаго божества"3.
Календарь восточных славян (IV в.) был связан с солнечными обрядами4. Пережитки солнечного культа наблюдались у русских крестьян и в XIX в.5 Солнечная символика широко представлена в фольклоре большинства народов, в том числе у русских, украинцев, белорусов, литовцев6.
В мифологических и эпических, историософских и политических воззрениях Древности, перешедших в Средневековье, правители (императоры, цари, князья и др.), исторические и эпические герои ряда народов имели солнечное происхождение. Фараоны и богдыханы считались сыновьями солнца, потомки индийской солнечной династии дожили до XX в. В Древней Руси, в частности князьям-героям "Слова о полку Игореве" (Святославу, Игорю и др.), был хорошо известен их союзник и противник торкский хан Кунтувдей, имя которого означало - "Солнце взошло"7. Общеизвестно былинно-народное прозвание киевского князя Владимира "Красное Солнышко". В "Девгениевом деянии", перешедшем на Русь из Византии, герой - аристократ Девгений Акрит (сын сирийского эмира и знатной гречанки) именовался так: "Свете светозарны, прекрасное солнце!"8.
В Киевской Руси, как и повсеместно в средние века, солнечные и лунные затмения считались отрицательными "знамениями" (в равной мере у язычников и у христиан). В этой связи следует принять во внимание весьма важное суждение А. Л. Чижевского: "... в своих заключениях древние значительно преувеличивали роль и смысл небесных знамений и даже впадали в грубые ошибки, увлекаясь поэзией сравнений. Несомненно лишь то, что древние далеко превосходили нас остротой в искусстве наблюдений за явлениями природы и изысканным мастерством логических выводов"9.
Вслед за Е. В. Аничковым, В. Ф. Ржигой, Д. С. Лихачевым нам приходилось уже писать о том, что в изучаемую эпоху древнерусское феодальное общество осмысляло историю генеалогически, то есть как историю княжеского рода, его происхождения и судьбы в целом (особенно в период единства империи Рюриковичей, IX-XI вв.), а затем - его расчленения на постоянно борющиеся и относительно единые, а нередко и внутренне дифференцированные ответвления (конец XI-XIII вв.), постепенно складывающиеся в феодальные династии местного значения10. Историософские воззрения и летописцев, и автора "Слова" были подчинены отмеченным основам генеалогического толкования истории, и без дальнейшего внимательного рассмотрения этих явлений объективно-историческое изучение предмета представляется невозможным. Поэтому для интересующей нас солнечной символики "Слова" и ее идейно-эстетической оценки мы должны, не выпуская из поля зрения всего уже изложенного, обратиться к рассмотрению и определенных исторических и идеологических обстоятельств, связанных с родовым происхождением князей - главных героев памятника, и отношения к этим обстоятельствам со стороны феодального общества изучаемой эпохи.
Прежде всего необходимо обратить внимание на тот факт, что герои "Слова", князья Ольговичи, представляли собой весьма заметное для феодалов-современников и консолидированное (при периодическом появлении внутренних противоречий) ответвление рода Рюриковичей. Воинственные Ольговичи несомненно гордились своим происхождением и не забывали о своем родоначальнике Олеге Святославиче (внуке Ярослава Владимировича Мудрого). Именно по потомственному - "внучатному" признаку их оценивали летописцы: "Святослав Всеволодиц, Олгов внук"11, "Святославич Игорь, внук Олгов" (И, 637)12, аналогично - "Слово о плъку Игоревѣ, Игоря сына Святъславля, внука Олъгова" 13.
Сознание родства и родовой чести у князей этой ветви было весьма сильным. Они часто фигурируют в летописях под общим названием "Ольговичей", впервые с 1135 г., когда началась война Ярополка и Юрия (Долгорукого) Владимировичей, то есть Мономаховичей, против Всеволода Ольговича (отца героя "Слова" Святослава Киевского). Тогда "Олговичи начата просити у Ярополка: "Что ны отець наш (Олег Святославич. - А. Р.) держал при вашем отци (Владимире Всеволодовиче Мономахе. - А. Р.), того же и мы хочем; аже ие вдасть то не жалуйте, что ся удееть, то вы виновати, то на вас буди кровь..." (И, 213). Когда в 1174 г. Ярослав Изяславич (внук Мономаха) стал великим князем киевским, сначала победив будущего героя "Слова" Святослава Всеволодовича, последний гордо заявил ему: "Я не угрин, ни лях, но единаго деда есмы внуци (праправнуки Ярослава Мудрого; по "Слову" - Боян пел "старому Ярославу". - А. Р.), а колко тебе до него, толко и мне..." И тогда Ярославу пришлось бежать, "а Святослав въеха в Кыев, и седе на столе деда своего и отца своего", захватил "княгиню Ярославлю" и "с меншим сыном", затем ушел, и остался "Кыев без князя, пограблен Олговичи" (И, 393). В 1195 г. о битве между героями "Слова" Ярославом Всеволодовичем с братьями ("Ольговичами") и Рюриком Ростиславичем с его родней летопись пишет: "и съшибшася со Олговым полком, и стяги Олгови потопташа" (И, 464). Впоследствии ситуация переменилась (и не единожды): в 1203 г. тот же "Рюрик с Ольговыци и с погаными половци, Концяк (он же в "Слове". - А. Р.) и Данила Бяковиць, възяша град Кыев нпа щит" (HI, 45). Как видим, родовые признаки Ольговичей (их "полк" и "стяги") продолжали функционировать и после похода Игоря (1185 г.).
В "Слове" наблюдается еще большее внимание к Ольговичам. Указано родовое происхождение героя: "... Игоря, сына Святъславля, внука Ольгова"; в таком же родовом контексте дана эпическая традиция - "Рекъ Боянъ ходы на (Ходына)14 и Святъславля пѣснотворца стараго времени Ярославля, Ольгова коганя..."; "минула лѣта Ярославля; были плъци Олговы, Ольга Святьславличя. Тъи бо Олегъ... Тогда при Олзѣ Гориславличи..."; "...за обиду Олгову"; именем деда называются участники похода Игоря: "Олговичи, храбрый князи"; "Дремлетъ въ полѣ Ольгово хороброе гнѣздо".
Для исторически обоснованного понимания родовой идеологии Ольговичей (их "славы" и "чести"), как и для понимания происхождения и идейного содержания "Слова", немаловажное значение имеет приведенное титулование Олега в качестве "когана", данное в связи с характеристикой высокого придворного положения поэта-певца Бояна у его отца Святослава Ярославича. Древнейший (известный из китайских летописей с 312 г.) титул "коган" - "каган" принадлежал властителям ряда тюркоязычных государств и народов (Тюркский каганат, Хазарский каганат)15. После освобождения Руси от зависимости по отношению к Хазарскому каганату (в связи с победами над ним, с одной стороны, печенегов, а с другой - Святослава Игоревича) титул "кагана" пытались заимствовать киевские князья, но употреблялся он в случаях исключительно почетных. Так, в "Слове о законе и благодати" о Владимире Святом говорится: "Сии славный от славныих рожься, благороден от благородныи каган наш Володимер... единодержець быв земли своей", "похвалим... великааго кагана... Володимера, вънука же стараго Игоря, сына же славнааго Святослава", а в конце этой генеалогии (языческо-христианской) подчеркивается - "владычествующу благовернаму кагану Ярославу, сыну Владимирю"16.
Стремление Илариона возвысить христианский подвиг (крещение Руси) Владимира до значения крещения Византии "равноапостольным" императором Константином Великим (IV в.) побудило этого первого из русских митрополита Киевского (а не из греков, как до и после него) отказаться от провинциального и вассального (с точки зрения византийцев, а возможно - и Ярослава) титула "киязь" или даже - "великий князь" и употребить по отношению к Владимиру (династически закрепив за его сыном) вместе с описанием высочайших достоинств заимствованной им иностранной (православной) религии, иностранный же, но не византийский, а тюркский титул "кагана" (тем более что власть "великого кагана" в Хазарском каганате обожествлялась). Очевидно, этот очень заметный для средневековой идеологии акт был предпринят Иларионом для того, чтобы в условиях борьбы с Византией титул "кагана" у Владимира и Ярослава мог бы соперничать с императорским титулом византийских "василевсов" ("базилеев")17. Для оценки многочисленных тюркизмов "Слова", в частности и титула "каган", важен тот факт, что этот термин был намеренно и беспрепятственно включен Иларионом в его православно-тенденциозную торжественную проповедь (хотя летописцами титул "каган" по отношению к древнерусским князьям не применялся).
Титулование Олега "коганом" могло исторически возникнуть в связи с его длительным княжением в Тмутаракани, принадлежавшей ранее Хазарскому каганату. Хазары, служившие, по-видимому, императору Никифору Вотаниату, захватили в 1079 г. Олега в плен и отправили в Царьград. А вернувшись из Византии в 1083 г., вероятно, при помощи императора Алексея Комнина, он имел достаточно военных сил, чтобы арестовать обосновавшихся в Тмутаракани князей - Давида и Володаря, "и исече козары, иже беше с(о)ветницы на убиение брата его (Романа "Красного" - Красивого. -А. Р.) и на самого" (И, 143).
Сохранившаяся греческая печать (конца XI в.) определяет титул Олега (в крещении - Михаила): "Михаил, архонт Зихии, Матрахов и Хазарии". Избрав этот титул, как отмечает В. Л. Янин, столь отличный от традиционного титула архонта России (как на печати Владимира Мономаха и др.), "Олег Святославич как бы поставил себя вне сообщества русских князей, подчеркнув особое положение своих тмутараканских владений в системе русских земель"18. Эти обстоятельства свидетельствуют, во-первых, о политическом сепаратизме Олега (а затем и Ольговичей), и, во-вторых, о распространении его власти на "Хазарию"19. О том же свидетельствует и титул "когана", сохранившийся за Олегом в эпической традиции Ольговичей (видимо, от песен Бояна до "Слова"), который также резко выделял в глазах современников (героев "Слова") основателя их рода среди всех других древнерусских владетельных феодалов - только "князей"20, включая и таких могущественных, как великий князь Всеволод Юрьевич Суздальский или Ярослав Владимирович Галицкий (тесть Игоря), безуспешно призывавшихся автором "Слова" в Киев.
Титулатуру Олега должны были оценить и близкие родственники Ольговичей - половецкие ханы, тем более, что ханский титул был равен императорскому21. Высокая значимость титула "каган" для эпохи "Слова" подтверждается тем, что титул "великого кагана" вскоре принял Чингисхан (ок. 1155-1227), передав этот титул наследникам его империи.
Исключительность судьбы Олега, его жизнь в Византии, брак с греческой аристократкой Феофанией (Феофано) Музалон22 повлияли на формирование его византийско-аристократического самосознания и сепаратного политического поведения. Когда двоюродные братья Олега - Святополк Изяславич и Владимир Мономах пригласили его (в 1096 г.) в Киев для заключения договора "о Руской земьле пред епископы, игумены и пред мужи отець наших, и перед горожаны, дабы оборонили землю Руськую от поганых (половцев. - А. Р.), Олег же усприем смысл буй и словеса величава, рече сице: "Несть лепо мене судити епископом и черньцем, пли смердом": и "не восхоте ити к <...> братома своима <...>" (И, 160). Этот "смысл буй" сопровождал потом поведение Ольговичей, охарактеризованное, как в летописях, так и в "Слове": "за раны Игоревы, буего Святъславича" (трижды), "Буй-Туръ" Всеволод и др.
При таком отчетливом идеологически консолидированном самосознании Ольговичей и вековом военно-политическом функционировании их рода от них самих и от их окружения не могли укрыться следующие астрально-исторические совмещения.
Великий князь Киевский Святослав II Ярославич (сын Ярослава Мудрого, отец Олега, прадед героев "Слова" - Игоря, Святослава и их ближайших родственников) умер 27 декабря 1076 г. (от неудачной операции - "резанья желве"), после чего через 59 дней (в том же году, начинавшемся, как обычно, 1 сентября) произошло затмение солнца (25 февраля 1077 г. 16 ч. 54 м.)23. Этот первый случай, вероятно, не обратил на себя внимания современников, но вспомнился их потомкам, когда "судьба" всех сыновей Святослава оказалась, в представлениях современников, зависимой от солнечных "знамений".
Князь Глеб Святославич (двоюродный дед Игоря, Святослава и др.) прославился тем, что во время языческого восстания в Новороде (1071 г.) убил волхва; он предложил волхву, идеологу восставших, вопрос, способен ли тот предвидеть ближайшее будущее, и после утвердительного ответа - "вынул топор, рости и (его. - А. Р.), и паде (волхв. - А. Р.) мертв, и людье разидошася" (Лаврентьевская летопись 1071). Но сам Глеб был убит в междоусобной войне (на Заволочьи, 10 апреля 1078 г.) на 55-й день после затмения солнца (15 февраля 1078 г., 7 ч.).
Второй двоюродный дед Игоря, Святослава и др., князь Роман Святославич (а по тексту "Слова" Боян - "песне пояше... красному Роману Свтъславличю") был убит половцами (1 августа 1079 г.) на 31-й день после затмения солнца (1 июля 1079 г., 16 ч. 8 м.). Третий двоюродный дед Игоря, Святослава и других князь Давид Святославич умер в 1123 г., а полное затмение солнца произошло 11 августа 1124 г., 14 ч. 28 м. (затмение описано в летописи). Четвертый двоюродный дед героев "Слова" (Игоря, Святослава и др.) Ярослав Святославич умер (1129 г.), а затмение произошло, по-видимому, менее года спустя (4 октября 1130 г. 6 ч. 24 м.). Когда умер двоюродный брат этих четырех князей - Святославичей великий князь киевский Святополк Изяславич в 1113 г., названный в "Слове" (троюродный дед Игоря, Святослава), летописец дал ясное и, очевидно, вполне сложившееся в феодальном обществе истолкование этого события: "Бысть знамение в солнци... остася солнца мало, аки месяца долов рогома, месяца марта в 19 день <...> Якожь бысть знаменье в солнце, проявляйте Святополчю смерть <...> а преставися <...> князь Михаил, зовомый Святополк, месяца априля в 16 день" (И, 197-198), то есть на 29-й день после полного затмения (19 марта 1113 г., 7 ч. 48 м.). После такого декларированного объяснения смерти Святополка, последующие аналогичные факты, как и факты предшествующей истории княжеского рода, не могли пройти мимо исторически формировавшейся феодальной психологии.
И вот вскоре после этого события умирает родной дед Игоря, Святослава и др. (двоюродный брат упомянутого великого князя Святополка), знаменитый Олег, князь Тмутараканский и Черниговский (названный в "Слове" по отчеству - Святославич и по прозвищу - Гориславич), и летописец снова отмечает: "бысть знамение: погыбе солнце и бысть яко месяц, его же глаголют невегласи: снедаемо солнце. В се же лето преставися Олег Святославлич месяца августа и 1 день, а во второй погребен бысть у святого Спаса (в Чернигове. - А. Р.) у гроба отца своего Святослава" (И, 203).
Итак, родоначальник Ольговичей умер на 10-й день после полного затмения Солнца (23 июля 1115 г., 4 ч. 48 м.).
Вслед за этим "судьба" рода Ольговичей продолжала осознаваться под символом солнца. Сын Олега великий князь киевский Всеволод (дядя Игоря, отец Святослава - героев "Слова") умер (1 августа 1146 г.) на 50-й день после затмения солнца (11 июня 1146 г., в 4 ч. 12 м.; описано в Никоновской летописи). Другой сын Олега великий князь киевский Игорь (дядя названных героев "Слова"), плененный и постриженный в монахи по приказу Изяслава Мстиславича (внука Мономаха), был извлечен из монастыря (от "обедни") взбунтовавшейся толпой и, несмотря на самоотверженную его защиту со стороны его же врагов - князей Владимира и Михаила (Мономаховичей), зверски растерзан и ограблен "киянами" с надругательством над его трупом (19 сентября 1147 г.), после чего через 36 дней произошло затмение солнца (26 октября, 12 ч. 44 м.). Память об этой трагедии осталась и в церковной истории: Игорь был причислен к "лику святых"24.
Племянник Олега, великий князь киевский Изяслав Давидович (двоюродный дядя Игоря, Святослава и др.), ставший изгоем, был убит в бою с Мономаховичами под г. Буличем (6 марта 1162 г.; его "сече по главе саблею, а другый боде и в стегно") через 48 дней после затмения солнца (17 января 1162 г., 8 ч. 20 м.)25. В том же 1162 г. после указанного затмения умер князь Святослав Ярославич (правнук Святослава II Ярославича, троюродный брат Игоря, Святослава и др.).
Другой двоюродный дядя Игоря, Святослава и др. - князь Ростислав Ярославич умер (1153 г.) после затмения солнца (26 января 1153 г., в 14 ч. 28 м.). Троюродный брат Игоря, Святослава и др. - князь Глеб Ростиславич умер (1176 г.) в год затмения солнца (11 апреля 1176 г., в 7 ч. 8 м.)26.
Мы установили, что двенадцать солнечных затмений в течение одного века, то есть периода небольшого для длительных процессов средневекового развития (в 1076, 1078, 1079, 1113, 1115, 1124, 11З0, 1146, 1147, 1153, 1162, 1176 годах) оказались совмещающимися со смертью (естественной или насильственной) 13-ти представителей изучаемой ветви княжеского рода Рюриковичей, в числе которых было пять великих князей киевских. Из этих совмещений видно, что смерть князя после затмения последовала 8 раз; в год затмения (до или после затмения, так как точная дата смерти неизвестна) 2 раза; перед затмением 3 раза. Промежутки времени между затмением и смертью князей были различными, но в целом - небольшими (10, 29, 31, 36, 48, 55, 59 дней, в отдельных случаях, где нет точных дат смертей - до нескольких месяцев). Вероятно, не все перечисленные выше затмения солнца были замечены современниками (например, в случаях облачной погоды). Но важно иметь в виду, что летописцы тщательно описали и те затмения, предшествовавшие смертям Олега и Святополка, которые относились к ранним часам суток (4 ч. 48 м.; 7 ч. 48 м.). Если допустить, что только половина названных затмений солнца обратила на себя внимание современников, то и этого было бы достаточно для появления княжеского родового предания солярного характера27.
Указанные 3 случая, когда затмение произошло после смерти князя, не были предзнаменованием этих смертей, но, очевидно, осознавались современниками в качестве их последствий. На общем фоне солярной княжеско-родовой "судьбы", эти факты могли рассматриваться сначала как "гнев" солнечного божества или христианского бога (например, после убийства князя - монаха Игоря Олеговича). Затем, спустя некоторое время (а от этого убийства до создания "Слова" прошло 40 лет), становясь идеологической реалией, такие события ("знамение" и смерть) стали в сознании князей-потомков и их окружения не только сближаться хронологически, но и перемещаться, то есть в действительности позднейшее затмение осознавалось ими как предшествующее смерти князя.
Для подтверждения выясненной выше средневековой оценки солнечных затмений как знамений, в особенности в тех случаях, когда они из постпозитивного положения переносятся в препозитивное, приведем гораздо более поздний и точно установленный нами факт из литературы XVII в. В 1670-х годах крупнейший древнерусский писатель Аввакум в своем "Житии" описал два наблюдавшихся им солнечных затмения, хронологически переместив их в препозитивное положение и приурочив к тем реальным обстоятельствам, которые, по его мнению, этими знамениями должны были предрекаться. "А в нашей Росии, - писал он, - бысть знамение: солнце затмилось в 162 году, пред мором за месяц или менши... являя бог гнев свой к людям: в то время Никон отступник веру казил<...>" И далее: "Потом, минув годов с четырнатцеть, вдругоряд солнцу затмение было; в Петров пост, в пяток<...> тма бысть; солнце померче... и протопопа Аввакума<...> в то время... остригли в соборной церкви власти и<...> в темницу<...> бросили. Верный разумеет<…>"28. В первом случае затмение произошло 2 августа 1654 г., и это было не "пред мором", как писал Аввакум, а после его начала, так как эпидемия чумы началась в Москве в июле того же года. Церковная реформа была начата патриархом Никоном в феврале 1653 г., то есть задолго до того времени, когда по поводу этой реформы, как считал Аввакум, бог явил "гнев свой" в виде затмения. Во втором случае затмение произошло 22 июня 1666 г., действительно, в пятницу и в Петров пост, но, во-первых, это было не через 14 лет, как писал Аввакум, а через 12 лет, после первого упомянутого затмения, а во-вторых, Аввакум был "острижен" (лишен духовного сана) в кремлевском Успенском соборе 13 мая и заключен в темницу 15 мая 1666 г., то есть до затмения солнца, а не после него, как ему стало казаться впоследствии. Аналогичные факты еще более вероятны для эпох древнейших.
В соответствии с закономерностями развития устной родовой легенды и эпического творчества все обнаруженные солярные совпадения в памяти князей, очевидно, синхронизировались, а в творчестве их певцов (от Бояна до автора "Слова") поэтически типизировались, представляя благодарнейший идеологический материал для символического изображения.
* * *
После этих наблюдений мы получаем возможность по-новому подойти к оценке давно известного факта о затмении солнца во время похода Игоря. "Знамение" (полное затмение солнца 1 мая 1185 г., 16 ч. 48 м.) произошло в 13-й раз в княжеской родовой истории и в 14-й раз применительно к названным выше князьям. Это событие застало младших князей Ольговичей (Игоря с родственниками) на берегу р. Донца, после чего они потерпели сокрушительное поражение от половцев 10 мая, то есть с таким же десятидневным сроком после знамения, с каким последовала смерть их деда Олега.
Есть все основания полагать, что в провиденциальном сознании феодалов (как на уровне христианского культа, так и языческого суеверия) в среде самих Ольговичей, их родственников - князей, а также и летописцев, и певцов княжеской "славы", такие вековые трагические обстоятельства, как повторение солнечных знамений, могли стимулировать символическое истолкование и по отношению к другим совпадениям, связанным с родовой традицией повторения тех языческих княжеских имен, обладатели которых, как казалось, были давно отмечены солнечной зависимостью. Дед Олег и его внук Игорь были Святославичами, а великий князь Святослав первым в роде умер перед затмением солнца. Игорь получил свое "мирское" (языческое) имя в честь дяди-мученика Игоря Олеговича (имя восходило к Игорю Рюриковичу). Младший сын Игоря, упомянутый в "Слове", носил имя прадеда -- Олега. Племянник Игоря (участник похода) - имел отчество - Святослав Олегович. Другой герой "Слова" - Всеволод Святославич ("Буй-Тур") был тезкой своего дяди Всеволода Олеговича), который в свою очередь был отцом героев "Слова" великого князя киевского Святослава и князя черниговского Ярослава. Имена последних "Святослав" и "Ярослав" совместили имя и отчество уже упомянутого Святослава Ярославича, общего прадеда героев "Слова".
Героям "Слова" - Игорю и Всеволоду Святославичам, и их двоюродным братьям Святославу и Ярославу Всеволодовичам, со всеми их родственниками, - "судьбы" их княжеского рода были известны, несомненно, не только из летописей и эпических песен, но в первую очередь из живого родового предания. Князь Всеволод Олегович (родившийся в 1094 г.) был взрослым, когда солнечное "знамение" предвозвестило о смерти его отца Олега (1115 г.). От отца Всеволод мог знать о сходных обстоятельствах смерти своих дядьев (Глеба в 1078 г.; Романа в 1079 г.), а затем сам был современником аналогично объясненной в летописи смерти своего двоюродного дяди Святополка (1113 г.), а также - двух дядей Давида (1123 г.) и Ярослава (1129 г.). Такое же знамение при смерти самого Всеволода не могло остаться незамеченным его взрослым сыном Святославом (род. около 1125 г.), старшим из героев "Слова", который ранее мог воспринять от отца рассказы о жизни и смерти своих дедов и прадеда. Затем на живой памяти Святослава Всеволодовича при аналогичных совпадениях был убит его дядя Игорь Олегович (1147 г.). Младший брат, Ярослав Всеволодович (род. в 1140 г.), был в это время семилетним ребенком, но ко времени убийства их общего двоюродного дяди Изяслава Давыдовича (1162 г.) и он стал взрослым. А в это время Игорь Святославич (род. в 1151 г.) стал отроком. Все они, включая Всеволода ("Буй-Тура", род. около 1155 г.), очевидно, получили известие о смерти их троюродного брата Глеба Ростиславича (1176 г.) при таком же знамении.
Как известно, Игорь отправился в поход на половцев 23 апреля, тайно от Святослава, но получив в помощь тюркский полк "ковуев" от Ярослава. Он избрал эту дату, видимо, потому, что она имела для него символическое значение (день памяти святого Георгия Победоносца, именины Игоря, христианское имя которого было Георгий) и, казалось бы, предвещала удачу похода29. Игорь пренебрег знамением, может быть, потому, что его отец Святослав Олегович был единственным из крупных представителей рода, который умер (1165 г.) без солнечного знамения. Но вскоре Игорь, Всеволод "Буй-Тур", Владимир Игоревич (возможно, и Олег Игоревич), Святослав Олегович убедились в том, что старая солнечная "судьба" Ольговичей возобладала над их христианскими надеждами29.
* * *
Прежде чем перейти к непосредственному изучению солнечной символики "Слова", нам необходимо проанализировать его не только в плане астрально-историческом, но и в отношении символико-генеалогическом.
Родовые представления Ольговичей, не отличаясь в этом смысле от представлений других княжеских родов, подчинялись продолжавшему существовать в христианской княжеской среде XI-XIII вв. "языческому культу Рода", который, в частности, проявлялся в осознании нерасторжимого единства "живых и умерших родичей"30. В этой среде было естественным, что "придворные дамы русских княжеских дворов, - как указывает Б. А. Рыбаков, - современницы "Слова о полку Игореве", носили в русальные дни полузапретные браслеты с языческими символами и сценами и бережно прятали их в клады во время опасности.
Пусть же не удивляет историков обилие языческих сюжетов в самом "Слове" - автор был сыном своего века"31. Язычество присутствовало в княжеско-дружинной среде в качестве одного из религиозных (хотя и подчиненного, перешедшего в область так называемой низшей мифологии) компонентов "двоеверия", что подтверждалось и образцами материальной культуры, которые, по содержащимся на них искусным изображениям, сохраняли "магический апотропический смысл"32.
В такой духовной атмосфере "солнечная" судьба Ольговичей могла найти дополнительные и целенаправленные стимулы символического истолкования, которые порождались необычной для древнерусских князей жизнью Олега. После пребывания в Византии, вероятно, в положении почетного пленника при императорском дворе, Олег два года прожил на острове Родосе (очевидно, 1081-1082), что оставило по себе у населения довольно долгую память. Когда на Родосе побывал паломник Даниил (1106-1108 гг.), игумен одного из черниговских монастырей и современник Олега - черниговского князя, то местные греки сказали ему, что именно Олег "князь русьскы две лете и две зиме" жил там33.
В связи с этим следует напомнить, что Родос с древнейших времен стал центром солнечного культа всего античного мира. Там был воздвигнут скульптором Харесом "колосс", считавшийся одним из "семи чудес света", - крупнейшая в античности статуя Гелиоса из бронзы, 32 м высотой, существовавшая с 280 г. до н. э., а в обломках сохранявшаяся до VII в. На родосских монетах, получивших широкое хождение, изображалась голова этого Гелиоса-Солнца с развевающимися лучеобразными волосами34. Возможно, что родосские традиции солнечной мифологии (предания, символы, монеты) усилили и оформили в сознании Олега представления о зависимости от солнца его самого (последовавшее за затмением его пленение, потом ссылка на Родос), представили по-новому обстоятельства (знамения) смерти его отца и братьев (родных - Глеба, Романа, двоюродного - Святополка). Эти символические представления потребовали определенных генеалогических поисков солнечной зависимости у Олега и, несомненно, у его сыновей, когда знамение полностью подтвердилось смертью самого Олега после затмения. И тогда Ольговичам и их идеологам (летописцам, певцам) оставалось только сосредоточить внимание на определенном, наиболее им близком и традиционном образе солнечного божества, которым оказался Даждь-бог.
Для изучения предлагаемой астрально-генеалогической по своей форме и историко-идеологической по своей сущности концепции следует подчеркнуть тот знаменательный факт, что языческие представления о солнечном знамении для времен Олега, его братьев, их отца (и предков) были идеологической реальностью: затмение солнца перед смертью Олега истолковали провиденциально не только летописец-христианин, но и язычники-"новегласи". Это следует сопоставить с другой реалией феодальной идеологии: еще при жизни Олега летописец (в 1114 г.) впервые предложил генеалогическое осмысление мифологического образа Даждь-бога.
Языческая историософия Даждь-бога была засвидетельствована в т?й же редакции "Повести временных лет" (видимо, третьей), осуществленной выдубницким игуменом Сильвестром35, в которой были описаны солнечные затмения (1113 и 1115 гг.) в качестве знамений, предвещавших смерть Святополка и Олега. Это служит определенным основанием как для понимания миросозерцания летописца, так и для сближения всех указанных в его летописи обстоятельств солярной символики.
Даждь-бог был причислен летописцем к мировой царственной династии солнца, приуроченной к Египту: после "потопа" и разделения "языков" начали царствовать из "рода Хамова" Местром, Еремия, "по нем Феоста (греческий Гефест, бог солнца и огня. - А, Р.), иже и Сварога нарекоша егуптяне... Тъ же Феоста закон устави женам за един муж посагати... а иже прелюбы дегощи казнити повелеваше, сего ради прозваше и (его. - А. Р.) бог Сварог, преже бо сего жены блудяху, к нему же хотяше, и бяху акы скот блудяще..." (И, 200). Эта весьма занимательная легенда не могла не заинтересовать современников (например, Олега, его братьев Давида и Ярослава, а также его сына Всеволода и других родственников) тем более что она, вместе с приурочением к ней Даждь-бога, возрождала давнее предание и о "кумирах" их прадеда Владимира Святого и о его полигамных наклонностях, впоследствии, видимо, преодоленных христианизацией. Легенда продолжалась таким образом: "И по сем царствова сын его, именем Солнце, его же паричють Дажьбог..." (И, 200). Как указывал еще В. Ф. Миллер, происхождение Даждь-бога отвечало византийскому образу - "Рожденный солнцем" (Heliogenetos)36.
Эвгемерическая сущность легенды была в том, что Даждь-бог выступал в ней одновременно в качестве потомка солнца и человека ("муж силен"). Так, он сам, следуя законам Феоста-Сварога, расправлялся с подданными, нарушавшими моногамию брака: "Солнце царь, сын Сварогов, еже есть Дажъбог, бо мужь силен, слышавше не от кого жену <…> богату... и некоему въехотевшю блудити с нею, искаше ея, яти го (ее. - А. Р.) хотя <...> поем со собою мужь неполно своих <…> нощыо принаде на ню, не удоен мужа с нею, а ону обретя лежащю с инем... ем же ю и мучи <…> а того любодейца усекну <…>" (И, 200- 201)37. Отсюда видно, что генеалогические и антропоморфные представления о Даждь-боге - Солнце (как о наследственном монархе, притом деспотического права) получили значительное развитие, по сравнению с древним упоминанием его как одного из собранных вместе идолов. Как известно, впервые летопись назвала этого бога в международном по своему составу пантеоне "кумиров", установленных в Киеве Владимиром Святым в бытность его язычником в 980 г.: "постави <...> Перуна <...> и Хърса, Дажъбога, и Стрибога, и Симарьгла и Мокошъ" (из которых трое, 2, 3, 4-й, фигурируют в "Слове"). Тогда же прибывший из Византии Философ-грек в обращенной к Владимиру проповеди христианства (986 г.) сообщил, осуждая язычество, все то, что его знатному собеседнику было хорошо знакомо по собственному опыту: язычники (разумеется, по прельщению дьявола) стали "кумиры творити", приводили "сыны своя и дъщери, и закалаху предъ ними", создавали "кумиры во имяна мертвых человек, овем бывшим царем, другом храбрым, и волъхвом, и женам прелюбодеицам" (Л, 89)38.
Хронологический промежуток между первым упоминанием Даждь-бога и его генеалогическим включением в библейско-египетско-греческо-славянскую мифологическую систему весьма значителен (980-1114 гг.). Этот факт подтверждает непреходящую актуальность традиции Даждь-бога и не дает возможности отрицать полноценного существования данной традиции па протяжении последующего, гораздо меньшего по времени периода (в 50-75 лет), то есть до времени жизни Игоря (род. в 1151 г.), его родственников, их похода 1185 г., а также времени творчества автора "Слова".
Но поводу происхождения изучаемой мифологии Е. В. Аничков высказал интересное предположение: "Внук Дажьбога nomengentis: Чернигов или черниговская Русь... дело идет о той части Руси, какая имела князьями Ольговичей". И далее: упоминание Даждь-бога в "Слове" подтверждает "предположение, что Владимир (Святой. - А. Р.) включил в свой Пантеон этого бога, так как это был бог одного из подчиненных ему славяно-русских племен"39.
Развивая эту гипотезу, мы можем прийти к выводу, что предположенное "славяно-русское" племя, на землях которого впоследствии сложились Черниговское (в значительной части) и Новгород-Северское княжества, как владения Ольговичей (прадед которых, Святослав, получил Чернигов после смерти своего отца Ярослава 1054 г.), это - "северяне". Название "северян" (в действительности, жителей Южной Руси) сохранилось до сих пор (г. Новгород-Северский, р. Северский Донец) и было актуальным в течение всей истории Древней Руси40. "Северяне" по происхождению были ираноязычным племенем, включенным в состав империи Рюриковичей, и название их восходило к древнеиранскому "seu" - черный41. Историки и лингвисты подтверждают наличие ираноязычного субстрата на территории "северян" в XI-XII вв.42 По наблюдениям Н. А. Баскакова, фигурирующие в "Слове" имена богов - Даждь-бога, Хорса, Стрибога, а также злого духа Дива, - "древне-иранские по своему происхождению"43.
Сообщенные научные данные позволяют нам локализовать образ Даждь-бога этнически и исторически, атрибутировав его происхождение к племени "северян" и приурочив к господствовавшему над ним роду Ольговичей, а затем - к княжескому родовому эпосу.
Источник: http://tochka.gerodot.ru/slovo/robinson01.htm |
